Бессменный оппонент – экономист Иржичко

Vanitas vanitatem et omnia vanites!

Первое зафиксированное воспоминание о Владимире Ивановиче Иржичко относится к военному времени; 4 июня 1942 года для Сибаки пришла баржа с дровами (1800 кубометров). На разгрузку дано три дня. Мобилизован весь коллектив и часть студентов. Я, как человек пожилой (51 год), работал в дневной смене вместе с «огородниками», так как моя кафедра находилась в Учхозе № 2 (огороде), к тому же на берегу Иртыша. Работа, конечно, ручная: надо было выбрасывать из баржи дрова-швырок, принимать их на палубе и передавать по цепи на берег. Со мной были Иржичко, Фёдоров и Русаков; все они были много моложе меня. Я наблюдал за ними и другими работающими и убедился, что работа нелёгкая, все работали с напряжением. По пути домой я сказал, что мы «не подкачали», а работали почти так же, как рядовые рабочие, и к физической работе мы подготовлены. «Это так, – поддержал секретарь парткома Русаков, – но рабочие Сибаки не любят нас, «научников», как белоручек и прекрасно обеспеченных людей».

Мы сделали попытку разобраться в этом. Я указал на нетактичность некоторых из нас и преимущественно наших жён, допускающих такие случаи, когда при покупке ливерной колбасы, стесняясь окружающих или продавца, поясняют: «Это я для собаки». Иржичко подтвердил, что расслоение в условиях совместной жизни на небольшой территории Сибаки неизбежно: разница в зарплате бросается в глаза. Фёдоров прямо показал на избушки, «прилепленные» к песчаному берегу Иртыша. Да, вверху между Сибакой и СибНИИСХозом ещё долго существовали бараки для рабочих.

На чествовании профессора Ласкина 30 декабря 1962 года, которое проходило более чем вяло, Иржичко сказал: «Да я бы уехал в командировку, как это сделал Чернухин Л.С., если бы Институт организовал моё чествование». Примерно в эти же годы Владимир Иванович с возмущением говорил, что если бы он знал, что ВАК отнимет у профессора без докторской степени право быть первым оппонентом по защите диссертаций, он бы отказался от профессуры. Он был утверждён 20.02.60.

Однажды Иржичко сам пришёл ко мне на кафедру (это случалось нечасто) очень взволнованный. Дело в том, что 5 июня 1964 года я выступил очень критически по поводу диссертации тов. Шица, руководителем которого был Иржичко. Он с обидой заявил: «Что же будет, Василий Николаевич, если мы начнём выступать друг против друга и проваливать наших аспирантов?! Работа Шица хорошая, а сам он тоже хороший экономист. Ваше обвинение его в незнании технологии силосования излишне! Задача не в этом, а в том, чтобы поддержать таких людей». Мне было и жаль Владимира Ивановича, так элементарно, по-обывательски понимающего роль учёных на защите диссертации, но и обидно, ибо я считал его много выше иных молодых наших профессоров. Но по-человечески я понял его: все мы переживаем как обиду критические замечания в адрес наших учеников. Я молчал, а проф. Журавлёв М.З., на которого Владимир Иванович надеялся, сказал: «Владимир Иванович, это не аргументация; Шиц мог бы и не знать вопроса Василия Николаевича в качестве агронома, но в качестве научного работника, да ещё соискателя степени обязан был знать точно!»

В общем, чувствовалось, что моё выступление задело его за живое. А дело было так. Шиц в диссертации «Об экономике и организации силосования…» привёл цифры, указывающие на то, что выход силоса очень низкий и качество его плоховатое (вне зависимости от технологии). Я и упрекнул экономистов, почему они, требуя от всех диссертантов экономических обоснований, сами пропускают плохо проверенные работы. Зав. ФЗО Субботин Ф.А. так выразил впечатление от моей рецензии: «Экономисты сразу вспыхнули – полундра! наших бьют! – и кинулись спасать утопающего, но никто не мог отвести ваших обвинений! А тут ещё проф. Лебедев из Ветинститута подлил масла в огонь: мол, вопрос о качестве силоса очень важный, силос настолько плох, что скот дохнет». Конечно, я совсем не хотел провалить Шица; доказательство в итогах голосования: только три бюллетеня были «против». И среди них не было моего.

30 апреля 1966 года. Случай в троллейбусе. Войдя в вагон, я увидел Иржичко; он сидел, наклонившись к ребёнку какой-то пожилой дамы, и разговаривал с ней. Когда она на остановке стала выходить, Владимир Иванович схватил ребёнка и вынес его, попросив водителя обождать, пока он вернётся. Поступок галантный! Дама незнакомая. Я пересел к нему, и мы долго, до самого Института – и в вагоне, и по дорожке парка – оживлённо беседовали. Я люблю беседовать с ним; мы друг друга хорошо понимаем, он живо откликается на все злободневные вопросы и новинки. Он стал мне рассказывать, что недавно встретился с Криницыным и тот ему вспоминал, как в своё время Лысенко зажимал физиологов. Я перебил его и напомнил, что мы во многом были виноваты в этом засилье, ибо уж очень трусливо прятались под крыло. «Но ведь время было такое!» – заметил Иржичко. Я ответил, что совсем не требую, чтобы мы открыто воевали, но лицо своё научному работнику терять нельзя! Он всецело поддержал мою мысль.

Так называемая психологическая несовместимость проявилась и в наших отношениях. Вот что произошло. Положительные итоги голосования по очень плохим работам экономического цикла настораживали. Понятно, что я не мог пройти мимо диссертации Регеды, назначенной на 12 января 1969 года. «Резервы повышения урожаев на юге области с одновременным уменьшением затрат» – так она называлась (руководитель Иржичко В.И.).

Беглый просмотр автореферата показал, что и эта диссертация невысокого качества. Несмотря на то, что я был болен, я хорошо подготовил своё выступление. На совете Иржичко подошёл ко мне и поздравил меня: «Ваши выступления у нас, среди экономистов, произвели большое впечатление». Я поблагодарил и предупредил, что и сегодня буду выступать: «Иду на вы!» Владимир Иванович стал меня упрашивать не выступать, ибо Регеда – это директор совхоза со стажем в 14 лет на целине, что он много сделал и внедрил свои достижения и т.п. И жалко мне его было, ведь это один из немногих молодых уважаемых мною товарищей, но принципиально я не мог согласиться, да и из упрямства и самолюбия: работы очень плохие, а их всё же пропускают. Пусть же кандидатов будет поменьше, но получше!

Не доверяя себе, я дал прочесть выступление для совета проф. Журавлёву. Он прочёл, но сделал лишь несколько смягчающих остроту выступления замечаний и заменил два-три слова. Однако он порекомендовал мне не выступать. Михаил Захарович известен своей осторожностью, хотя в интимном разговоре не прочь покритиковать.

Но вот выступил Сдобников, и я убедился, что я абсолютно прав, и я выступил. Получилось всё же достаточно резко, хотя я и пытался оставить директору лазейку, назвав своё выступление не критикой, а дискуссией. Увы, он – научный нуль, ничего не понял, ничего не ответил на мои замечания (вот так дискуссия!). Да и что он, в сущности, мог сказать?

Ректор Сумцов пришёл на помощь ему и Иржичко, сказав, что с замечаниями проф. Ручкина необходимо согласиться, но надо-де иметь в виду, что это первый директор, защищающий производственную диссертацию. Кроме того, по новым правилам соискатели в подобной ситуации пользуются правом внести в работу исправления по замечаниям до отправки её в ВАК. Позднее эту поблажку назвали «игрой в поддавки».

Я не хотел проваливать Регеду и голосовал «за». Но указать экономистам неправильность их линии надо было. Регеда прошёл дробями. Забавно, что больше всех был недоволен мною редактор «Омской правды» Козорез. Он ведь специально пришёл на совет, чтобы написать хлёсткую статью о защите диссертации директором совхоза.

Утром 1марта у входа в главный корпус Института я увидел Иржичко. Он явно сердился на меня за Регеду. Я всё же останавливаю его и говорю, что я в нём разочарован. Так культурные люди не поступают. Он закрывается рукой и, не отвечая, проходит в Институт на кафедру Журавлёва (там он раздевается в нашем корпусе).

На совете Журавлёв (мы с ним обычно сидим рядом) пытается оправдать Владимира Ивановича (явно после разговора с ним), что у него, дескать, болит горло и поэтому он мне не ответил. По окончании совета Иржичко сам подошёл ко мне и начал что-то лепетать. «Да, кстати, с этим соискателем… с Регедой произошла явная ошибка – работа у него хорошая…» Я отвернулся и бросил: «А, по-моему – никудышная!»

23 июня я сидел на очередном совете рядом с Иржичко. Защищался мой аспирант Глинчиков, ничего так не боявшийся, как требования экономистов обосновать экономически данные работы. Владимир Иванович был председателем счётной комиссии. Он показывал мне бюллетени от предыдущей в этот день защиты с «не согласен» и шутя посмеивался надо мной. Я сказал, что никогда не голосую «против», даже тогда, когда резко выступаю против. Он улыбнулся. Потом оказалось, что эта наша дружеская беседа подняла дух у Вани Глинчикова, и он на все вопросы отвечал смело.

10.06.1969. При моём отъезде из Омска мы устроили у Плотниковых прощальный вечер, пригласив лишь самых близких товарищей по Институту – К.П. Горшенина с женой (А.М. Вороновой), Ласкина, Леонтьева, Иржичко. Владимир Иванович выступил экспромтом, сказав, что ему, как самому молодому профессору лестно присутствовать на вечере и т.д. Я прощался с Сибакой навсегда, прожив в Омске 78 лет!