|
Выстрел
(отрывок из документальной повести В. Кислова "Из далёкого прошлого") |
||
|
Форма ОССХУ |
Весть об исключении Булатова и Бийжанова от доски приказов и объявлений, вызывая бурю восклицаний и негодований, 2 декабря быстро разнеслась по всем классам, спальням, кабинетам и аудиториям ОССХУ. Причём, при «пересечении информационных потоков» между учениками и преподавателями в такое «либеральное время» все знали все подробности разговоров и действий упомянутых нами выше лиц.
… В столовой на утреннем завтраке неожиданно встал И. Мыц и громко попросил тишины. Он был бледен, с синими кругами под глазами и с опухшей левой щекой. За одну ночь, по-видимому, проведённую без сна, в глубоких раздумьях, Мыц понял, почувствовал и пережил всю низость своего поступка. Некоторое время он, закусив нижнюю губу, стоял, устремив взгляд куда-то в верхнюю половину окна, но потом, глубоко вздохнув, хрипло заговорил.
– Ребята! Друзья! – негромким, сдавленным голосом начал Мыц. – В результате произвола и провокации со стороны инспектора Преображенского мои одноклассники Бийжанов и Булатов исключены из училища … гм … гм … Главным виновником, вызвавшим эти события, являюсь я! – Он сделал паузу, раза два глотнул воздуха и продолжал: – Именно я подал повод инспектору Преображенскому производить унизительный ночной обыск в нашей спальне, рыться в карманах наших штанов и пиджаков и без всяких оснований обвинить Бийжанова в воровстве денег… Боров ненавидит Бийжанова, это мы все знаем, и он рад случаю придраться к нему. Отцовские деньги я прогулял со своими дружками в ресторане «Россия» (сегодня это ресторан гостиницы "Октябрь”), а Преображенскому заявил о потере их… За сутки я пережил многое… И здесь вот … перед всеми вами клянусь, что никаких подозрений в отношении своих товарищей или в отношении лично Бийжанова я не имел и не высказывал… Мне нужно было только свидетельство перед отцом и ничего более… Конечно, это всё равно подлость, и я её признаю… И теперь, когда из-за моего отвратительного поступка… – Голос Мыца задрожал, оборвался, лицо передёрнули конвульсии, лоб покрылся испариной, но через минуту он овладел собой и продолжал: – Ребята! Друзья! Я еще могу называть вас так! Прошу верить, что совесть свою я еще не растратил … гм … гм … Это событие будет мне уроком на всю жизнь… Я понимаю, что не имею права дальше оставаться в стенах этого училища …и сегодня же его оставляю… Я прошу Бийжанова и Булатова простить мой гнусный поступок, невольными участниками которого так нелепо они стали … гм …гм … У нас впереди ещё целая жизнь и … может быть … наши пути … ещё … не раз пересекутся ... |
|
 Яков Васильевич Шебалин |
Последние слова он произнёс почти шёпотом, губы у него сжались в жалкую улыбку, глаза увлажнились, и он, закрыв лицо руками, тяжело опустившись на стул, громко совсем по-детски, зарыдал.
Две-три минуты в столовой была абсолютная тишина, потом как по команде поднялся невообразимый шум. Стучали ложками по тарелкам, кулаками по столу, топали ногами, раздавались крики: «Долой Борова! Мы не желаем быть в подчинении жандарма-инспектора! Не выходить на занятия, пока не уберут Борова из училища!» Последняя фраза пришлась особенно по душе, её исступлённо и долго скандировали. Дежурному воспитателю едва-едва удалось успокоить учащихся и просить их идти в классы. Однако на занятия никто не вышел.
Все преподаватели были как-то особенно взволнованы и торжественны в это утро и с раскрытыми журналами долго ожидали учащихся в пустых классах. Это была уже настоящая забастовка!
На лестнице дежурный воспитатель Я.В. Шебалин (преподаватель математики и пения, отец будущего композитора В.Я. Шебалина) остановил Бийжанова и Булатова и мягким, полным сочувствия голосом сказал:
– Вы понимаете, господа, что мне выпала нелёгкая обязанность проследить за выполнением постановления педагогического совета. В училище создалась очень нервная обстановка, и я прошу вас сейчас же сдать казённые вещи и не задерживаться в стенах училища. Вы понимаете? |
|
|
Разгрузка дров студентами ОССХУ на пристани у молочной школы.
Дровами отапливался главный корпус ОССХУ. Репродукция с фото 1918 г. |
– Понимаем, понимаем, Яков Васильевич! Можете быть спокойны!
– Мы не задержимся здесь и подстрекать никого не будем! Так и передайте вашему шефу, заплечных дел мастеру, господину Преображенскому! – громко и чётко произнёс Булатов, и друзья в обнимку медленно поднялись в спальню.
… Через час они уже навсегда покидали это громадное, серое, казённое здание, где прошли их лучшие юношеские годы и где так жестоко обошлись с ними люди, призванные обогащать их знаниями и воспитывать в них добрые начала…».
Для Сергея Булатова ближайшее будущее было ясным – отмена отсрочки от армии и призыв рядовым на фронт. У Александра Бийжанова не было определённых перспектив: в солдаты его не призвали из-за плоскостопия, а ехать к отцу, в родной аул, свалить позор исключения на его плечи и быть нахлебником у него – претило всему существу Бийжанова. Опасался он только возможного полицейского расследования. Далее из разных источников известно стало следующее.
Бийжанов проводил Булатова до канцелярии воинского начальника, здесь они и расстались. «Сашка! Думаю, что сразу меня не забарабают в казарму, а отпустят до утра. Ты погуляй и приходи в училище, вечерком поболтаем с ребятами, мне еще книги надо куда-то определить, а утречком двинем, кто куда!» – стоя на крыльце говорил другу Булатов. Походив некоторое время по заснеженному городу, Бийжанов неожиданно оказался около квартиры своего бывшего одноклассника Николая Дмитриевича Стручкова, который весной |
|
|
Когда Бийжанов к нему зашёл (свидетелем была хозяйка съёмной квартиры прапорщика), то Стручков спал, вернувшись после трудного ночного дежурства. И Бийжанов не смог его добудиться. Сев и выкурив сигарету из открытого портсигара прапорщика, Александр заметил на спинке стула у кровати Николая револьвер в новой кожаной кобуре. И, возможно, тут у него созрел план рассчитаться за позор с инспектором Преображенским… Как минимум, напугать Борова. Бийжанов переложил револьвер из кобуры во внутренний карман шинели и на обрывке газетного листа написал: «Коля, ты мне очень нужен, но я пожалел тебя будить. Извини, что я без разрешения взял твой наган, он мне нужен для одного циркового номера. К вечеру я верну револьвер в сохранности. С приветом, Александр Бийжанов». |
||
|
Когда Александр шёл небольшим сквериком, называвшимся в городе «Детский садик», то случилось так, что параллельной аллеей в форменном пальто и фуражке двигался и инспектор Преображенский. Перепрыгнув двумя прыжками через газон, Бийжанов оказался перед инспектором, выхватил револьвер и с визгом закричал: «На колени, подлец толстопузый! Я сейчас рассчитаюсь с тобой за себя, за Булатова и за всех, кому ты, полицейская морда, портишь жизнь!» В следующий момент инспектор, несмотря на свою грузность, прытко оттолкнул плечом Бийжанова и быстро побежал по аллее, крича: «Спасите! Убийца!». Александр, не целясь, дважды выстрелил в убегающего инспектора. Тот запнулся, упал, вскочил, снова упал и снова стал звать на помощь. По аллее, придерживая шашку, торопливо шёл полицейский стражник, а с другой стороны бежал дворник. Справа, бросив извозчика, перепрыгнув через изгородь сада, на выстрелы прибежал молодой офицер. Они с разных сторон подбежали к стоящему с револьвером в руке Бийжанову. А он поворачивался во все стороны и, направляя на надвигавшихся оружие, кричал: «Не подходите, стрелять буду!». Однако вместо этого приставил дуло револьвера к левой половине груди и спустил курок… Пуля попала в сердце. |
||
|
«Детский садик» наполнился любопытствующими зеваками, обывателями. Полицейский околоточный отогнал их от места преступления и послал дворника известить «их благородие» пристава о происшедшем. По знакам различия на шинели погибшего была определена его принадлежность к ученикам ОССХУ. Преображенский, протиснувшись сквозь толпу к трупу, заявил околоточному: «Я знаю, кто это, и готов дать господину следователю соответствующие показания!». Оказалось, что инспектор даже не был ранен, но от испуга он несколько раз падал и это, быть может, спасло его от выстрелов Бийжанова. |
||
|
После похорон Александра, на которых присутствовали многие учащиеся «земледелки» и Н.А. Лабунский (которого, к слову, там по доносу Преображенского попытался арестовать пристав, но отбили от полиции и глухими переулками сопроводили в безопасное место ученики), училище гудело как растревоженный улей. Четвёртый день никто из учеников не выходил на занятия. В классах, спальнях и коридорах появились надписи: «Долой душителя и убийцу инспектора Преображенского! Не приступать к занятиям, пока не уберут из училища Борова-инспектора!» Директор училища, по своему характеру противник крайних мер, сам лично уговорил учащихся приступить к занятиям. В большой аудитории на встречу с ним собрались все ученики, преподаватели, воспитатели и обслуживающий персонал. Инспектор Преображенский не присутствовал. |
||
|
Во время своего выступления П.И. Плодовский выразил свои соболезнования и скорбь, напомнил о своем «отеческом покровительстве» всем ученикам училища и о том, что он, как должностное лицо, обязан был подчиниться уставным правилам, решению педсовета, распоряжениям властей. Он сообщил также присутствующим, что доложил о случившемся генерал-губернатору, полиции и министру, но не может выполнить ультиматум учащихся об отставке инспектора Преображенского. Ибо действия учащихся рассматриваются как забастовка в военное время, и в случае непослушания он вынужден будет сообщить губернатору. После этого прибудет полиция и казаки, и будет произведена массовая порка. Плодовский убедительно прояснил ситуацию и призвал вернуться к обычному распорядку. |
||
|
«Однако назавтра и в последующие дни на занятия никто не вышел. 10 декабря 1916 года на доске объявлений появился приказ директора, объявляющий о прекращении занятий в училище в связи с рождественскими каникулами, сроком до 9 января 1917 года. |
||
|
Это был явно дипломатический ход директора училища. Он был рассчитан на то, что, распуская учащихся на рождественские каникулы на 10 дней раньше обычного времени, забастовка сама по себе прекратится. И его расчёты оказались правильными. Большинство учащихся на каникулы разъехались по домам, а за это время у них «перегорела» острота переживаний, вызванная нелепой гибелью товарища. 9 января во всех классах аккуратно начались занятия. Всё пришло в норму. О декабрьских событиях никто не говорил, словно был дан молчаливый зарок. |
||
|
Инспектор Преображенский появлялся только в официальное время и только в своём служебном кабинете. Он явно избегал встреч, особенно с учащимися старших классов, и они, естественно, тоже не стремились к этому. |
||
|
В первый же день Февральской революции группа учащихся старших классов направилась на квартиру инспектора Преображенского, и трудно предположить, чем могла бы закончиться эта встреча. Перепуганная супруга сбивчиво лепетала, что «Петя, кажется, в город ушёл, а вот куда – не знаю!» Не появлялся Преображенский и в последующие дни и вообще в городе его больше не видели. Исчез человек, как в воду канул! Что ж, счастлив его бог!». |
||
|
Автору повести, также бывшему учащемуся агрономического отделения ОССХУ, «всю жизнь бередило сердце воспоминание об этом трагическом событии». И он решился написать. Написать для себя, для своего архива. По нашему же мнению, ночной обыск был устроен не в поисках пропавших у Мыца денег, а запрещённой литературы; поиск денег был прикрытием на тот случай, если бы пришлось как-то объясняться в спальне перед проснувшимися не вовремя учениками. Такое вот рвение инспектора Преображенского перед властями и привело к развязке – роковому выстрелу… (А впрочем, какие подробности вскроются историками в будущем в событиях нынешних дней?!). |
||
|
|
 |
 |
Поиск
Архив записей
Наш опрос
Статистика
 |
Пятница, 13.06.2025, 04:21 | |
| Мы рады Вам, Гость | RSS | ||
История Сибаки  | ||
| Главная | Регистрация | Вход | ||
Огни Сибаки № 9: Как это было |
